— О'кей.

Они дружно навалились на шкафчик всей тяжестью, и тотопрокинулся, с таким треском, словно ломались кости: это внутри разлеталсявдребезги старый свадебный китайский сервиз Евы Миллер.

— Я знал! — торжествующе крикнул Марк.

На месте посудного шкафчика в стене обнаружилась дверца погрудь высотой. Новенький амбарный замок надежно сторожил засов.

Два размашистых удара молотком убедили Бена, что замоксдаваться не намерен. «Господи Исусе», — тихонько пробормотал молодой человек.К горлу подступило горькое разочарование. Потерпеть поражение под самыйзанавес, и из-за чего? Из-за замка, которому красная цена — пять долларов… Нет.Если придется, он прогрызет эти доски. Пошарив вокруг лучом, он наткнулся нааккуратно подвешенную справа от лестницы доску с инструментом. Два колышкаудерживали топорик, лезвие пряталось в резиновом чехле.

Бен подбежал к доске, сорвал топорик, стащил чехол, достализ кармана ампулу, выронил, и святая вода, немедленно засияв, вылилась на пол.Он вынул другую, отвинтил маленький колпачок и полил топорик, который сразузамерцал жутким волшебным светом. А когда Бен взялся за деревянное топорище, топочувствовал, что оно легло в руку хорошо, невероятно правильно. Энергияприварила пальцы молодого человека к топору, не давая им разжаться. Бен секундупостоял с топором в руках, разглядывая сияющее лезвие, а потом, побуждаемый некимлюбопытством, коснулся им своего лба. Его охватила непоколебимая уверенность,ощущение неминуемой правоты, чистоты. Бен впервые за много недель почувствовал,что больше не бредет ощупью в туманах веры и неверия, что бой с противником,чье тело слишком невещественно, чтобы получать удары, закончен.

Руки наливались гудящей, как высокое напряжение, силой.Лезвие засияло ярче.

— Ну! — взмолился Марк. — Скорее! Пожалуйста!

Бен Мирс расставил ноги, размахнулся и саданул. Топор описалсветящуюся дугу, оставившую перед глазами след, лезвие с глухим стукомвгрызлось в дерево и утонуло по самое топорище. Полетели щепки.

Бен выдернул топор, дерево отдавало сталь с пронзительнымвизгом. Он опустил топор снова, еще раз — еще. Мышцы рук и спины ощутимо, гибкорастягивались и переплетались, двигаясь с такой уверенностью и обдуманнымжаром, каких еще не знали. От каждого удара по подвалу разлеталась шрапнельщепок. На пятом ударе топор с треском прошел насквозь, в пустоту, и Бенпринялся расширять дыру почти с лихорадочной быстротой.

Марк в изумлении не сводил с него глаз. От топорища по рукамБена сползало холодное синее пламя, и вот уже стало казаться, что молодойчеловек трудится в огненном столбе: склоненная набок голова, натянутые отнапряжения мышцы шеи, один глаз горит, второй сощурен. Рубашка на спине междунапрягшихся крыльев лопаток лопнула, и под кожей перекатывались канаты мышц.Это был человек одержимый, и Марк, не понимая или не имея нужды понимать,увидел, что ничего христианского в этой одержимости нет — она, подобноизвергнутым земными недрами голым слиткам железной руды, была проще, не такойчистой. Лишенная всякой законченности, она являла собой Силу, Мощь, то, чтовращает главнейшие колеса вселенной. Дверь в подпол Евы Миллер не смогла передней устоять. Топор замелькал так, что слепило глаза: он превратился в рябь, варку, в радугу, соединившую плечо Бена с разбитой древесиной последней двери.Бен нанес последний удар, отшвырнул топор и поднес к глазам нестерпимо яркосияющие руки. Он протянул их Марку, и мальчик вздрогнул.

— Я люблю тебя, — сказал Бен. Их руки соединились в пожатии.

49

Подпол оказался небольшим, похожим на камеру и пустым, еслине считать нескольких пыльных бутылок, каких-то ящиков, пыльной корзины сбушелем очень старой, проросшей во все стороны картошки... и тел. В дальнемконце, прислоненный к стене, как саркофаг, стоял гроб Барлоу. В принесенном имисвете гребень крышки холодно засиял, напомнив огни Святого Эльма.

Перед гробом, как железнодорожные шпалы, лежали тела людей,с которыми Бен делил стол и кров:

Евы Миллер, Проныры Крейга, Мэба Малликэна из комнаты в концекоридора второго этажа, Джона Сноу — инвалида, который жил на пенсию и из-заартрита был едва в состоянии сойти к завтраку, Винни Апшо, Гровера Веррилла.

Перешагнув через них. Бен с Марком стали у гроба. Бенпоглядел на часы: без двадцати семь.

— Сейчас мы его отсюда вынесем, — сказал он. — КлянусьДжимми.

— Он, наверное, весит целую тонну, — отозвался Марк.

— Ничего, справимся. — Бен вытянул руку, словнопримериваясь, а потом ухватился за верхний правый угол гроба. Гребень крышкибесстрастно блестел, как глаз, дерево на ощупь оказалось неприятным до мурашек,гладким и закаменевшим от времени. В нем, казалось, не было ни отверстий, нинебольших изъянов, чтобы пальцы могли нащупать их и уцепиться. Несмотря на это,Бен без труда раскачал его одной рукой и легонько подтолкнул вперед с такимчувством, будто огромную тяжесть сдерживали невидимые противовесы. Внутричто-то глухо стукнуло. Бен принял тяжесть гроба на руку.

— Теперь, — сказал он, — твою сторону. Марк потянул кверху,и изножье гроба легко поднялось. Лицо мальчика выразило радостное изумление:

— По-моему, я мог поднять его одним пальцем.

— Наверное. Наконец-то дела пошли по-нашему. Но действоватьнадо быстро.

Когда они проносили гроб в разбитую дверь, возникла угроза,что самая широкая его часть не пройдет, и Марк, пригнув голову, подтолкнул.Гроб с деревянным скрипом пролез, и его отнесли туда, где лежал накрытыйшторами Евы Миллер Джимми Коди.

— Вот он, Джимми, — сказал Бен. — Вот эта сволочь. Ставь,Марк.

Он опять взглянул на часы. 6:45. Теперь свет, шедший изкухонной двери над их головами, был пепельно-серым.

— Сейчас? — спросил Марк.

Они переглянулись поверх гроба.

— Да, — ответил Бен.

Марк обошел гроб. Постояв над запертым, запечатанным гробом,оба нагнулись, дотронулись до замков, и те раскололись с таким звуком, будтотреснула тонкая дощечка. Они подняли крышку. Сверкая обращенными к потолкуглазами, перед ними лежал Барлоу.

Теперь это был молодой человек. Черные, блестящие,трепещущие волосы рассыпались по шелковой подушке, лежавшей в головах узкогообиталища вампира. Кожа лучилась жизнью. Щеки рдели, как вино. Из-под полныхгуб выступали полукружья похожих на слоновую кость, белых с желтыми прожилкамизубов.

— Он… — начал Марк, но так и не договорил.

К их ужасу красные глаза Барлоу заворочались в глазницах,наполняясь жизнью и издевательским торжеством. Взгляд вампира пересекся совзглядом Марка и уже не отпускал, мальчик провалился в него, его собственныеглаза опустели и стали далекими.